Общественно-наблюдательные комиссии должны получить доступ во все психиатрические учреждения, а также к людям, сидящим под домашним арестом, убежден секретарь ОНК Московской области Эдуард Рудык. Он рассказал Открытой России о казусе с принудительным лечением, о случайном спасении от красных таблеток, об одиночестве Ильдара Дадина и о многих других случаях, требующих защиты от государства
– На мой взгляд, если за ОНК будет законодательно закреплено право беспрепятственно посещать конвойные помещения судов и психиатрические учреждения, – это будет огромная победа гражданского общества.
Особенно это касается психиатрических больниц. Дело в том, что у нас вся система черная с точки зрения доступности для глаз правозащитников, но именно психиатрические больницы – это самое черное место, самое уязвимое звено и самое широкое поле для нарушения прав человека.
Если есть какой-то проблемный заключенный, мы за ним следим: мы посещаем его в ИВС и в следственном изоляторе, пытаемся проследить его судьбу с целью предотвращения нарушений его прав – но как только он попадает на принудительное лечение, он тут же оказывается вне нашего поля зрения. Туда нас никто никогда не пускает, если только на основе личной договоренности.
Многие лица, которые действительно страдают различными психическими отклонениями, боятся попасть в психиатрическую систему и предпочитают оставаться в системе ФСИН, и один из аргументов, почему человек выбирает учреждение ФСИН, – потому что в психиатрической больнице его никто не сможет посетить.
О конвойных помещениях в судах
Что касается конвойных помещений судов – это, конечно, не психбольницы, и, как ни странно, суды шли на то, чтобы пускать туда ОНК. Но это место, где тоже творится беззаконие: очень много жалоб на избиения именно в конвойных помещениях. В частности, много жалоб из Мосгорсуда, в том числе от участников процессов по «болотному делу»: это жалобы на избиения, на грубое обращение, на абсолютно невыносимые условия содержания.
Конвойное помещение в Мосгорсуде – это бокс, узкое помещение метр на метр, где человек готовится предстать перед судом. Представляете, можно ли там человеку сосредоточиться, чтобы подготовиться к суду, чтобы давать показания, чтобы защищать свои права, если он находится в помещении, куда никого не пускают, где вплотную с четырех сторон стены и нельзя даже ноги вытянуть?
Об учреждениях ФМС
Также огромным достижением стало то, что членам ОНК дано (в феврале 2015 года. – Открытая Россия) право посещать учреждения Федеральной миграционной службы, предназначенные для содержания депортируемых лиц и нелегальных мигрантов. Ранее таких лиц размещали в спецприемниках МВД, которые мы могли посещать. Там были ужасные условия: например, в городе Серпухове Московской области один из таких спецприемников был в школе, которую закрыли из-за антисанитарного состояния. Получается, что учить там нельзя, а держать человека взаперти можно. Это были очень большие проблемы – люди находились в нечеловеческих условиях, но мы хотя бы могли их посещать. Потом их передали в ФМС, а в законе образовалась дырка: эти центры для депортации ФМС посещать мы раньше не имели права.
О психиатрических лечебницах
Однако я не особо верю в то, что эти благие инициативы будут реализованы: есть очень сильное противодействие, в частности, со стороны психиатрического сообщества.
В 2011 году я участвовал в выпуске «Сумасшедшая популярность» телепрограммы «Пусть говорят», где речь шла о том, как издеваются над больными в психиатрических лечебницах – как санитары их заставляют танцевать, обниматься и так далее. Я говорил, что эта беда обусловлена тем, что нет общественного контроля за этими учреждениями – в отличие от тюрем. Там же участвовала депутат Госдумы Елена Драпеко: она сказала, что это очень криминальная отрасль, которую необходимо проверять. На это психиатры заявили, что только этого им не хватало, что они встанут стеной и не допустят, чтобы их кто-то проверял, что человек, не имеющий высшего медицинского образования, не имеет права их проверять.
Кроме того, неоднократно против общественного контроля за психиатрическими учреждениями выступал Юрий Каганович – один из главных врачей крупной подмосковной психбольницы №5, куда свозят из Москвы всех подлежащих принудительному лечению. Он свою должность занимает уже несколько десятков лет. И он говорил, что не допустит, чтобы их кто-то проверял.
Все представители научно-экспертного сообщества, в том числе из института МВД, принимавшие участие в подготовке этого закона, говорили: психиатры крайне против того, чтобы психиатрические учреждения внесли в перечень мест, за которыми должен осуществляться общественный контроль. Поэтому мне кажется, что будет предпринято все, чтобы этого не допустить.
Я хочу отметить: у нас есть институт общественного контроля за местами принудительного содержания, но получается, что человек, который помещен на принудительное лечение, не может быть подвергнут этому контролю. И мы имеем самый настоящий казус
– в колонии-поселении, где заключенные могут ходить домой, мы имеем право находиться и смотреть, в каком состоянии люди, но мы это не можем делать в психиатрической больнице, откуда человек выйти не может. Особенно это касается психиатрических больниц специального типа с интенсивного наблюдением – там, где установлена охрана ФСИН, где люди находятся за колючей проволокой и их охраняют автоматчики.
Кроме того, если полномочия ОНК все-таки будут законодательно расширены в отношении психиатрических больниц, то, скорее всего, это будет касаться только очень узкого типа учреждений: тех, где люди проходят экспертизу, и тех, куда помещают на лечение уже осужденных людей. Тогда как также необходимо установить общественный контроль в отношении лиц, находящихся на принудительном лечении, и лиц, госпитализированных в психиатрические учреждения в недобровольном порядке. И я боюсь, что до этих категорий у нас дело не дойдет.
Недобровольный порядок означает то, что человек не совершил никакого преступления, но по статье 28 закона о психиатрической помощи его направляют в психиатрическое учреждение без его согласия. Здесь по закону в течение трех суток проходит врачебная комиссия, и в течение двух суток должен пройти суд, который оформляет госпитализацию в недобровольном порядке. И вот этот механизм – это механизм социальных репрессий, не политических, а когда, извините, у бабушек и дедушек просто отбирают квартиры, и все это знают прекрасно. Нечестные люди, среди которых оказываются и доктора, и сотрудники полиции, и социальные работники, и родственники – используют этот механизм гражданского судопроизводства, чтобы отобрать имущество у слабого, не совсем грамотного и не совсем адекватного человека, но который при этом сам в состоянии себя обслуживать.
Или вот конкретный случай: я знал одну девушку, у которой не было мамы, а тете очень понадобилась ее квартира – это было в 2013 году, девушке тогда было 18 лет. Ее забрали на первомайские праздники, и когда летом я зашел к ней в больницу, то я ее не узнал. Она стоит с расширенными глазами, я у нее спрашиваю: «Катя, что с тобой? Тебя здесь колют?» «Да», – говорит. «Что за таблетки тебе дают?» – «Красные шарики». Ну, я все понял – аминазин, сильнодействующий нейролептик. Пришлось целую кампанию организовывать по спасению этой девушки. Слава богу, она оказалась дома.
Поэтому я считаю, что очень важно, чтобы общественные контролеры посещали и те психиатрические больницы, где осуществляется принудительное лечение, и те, где люди находятся в порядке недобровольной госпитализации.
В перечень мест, которые имеют право посещать члены ОНК, должны быть включены все учреждения, где люди находятся против своей воли.
Это необходимо сделать насколько, насколько это возможно. После посещения психбольницы мне потом в тюрьме казалось, что я нахожусь в каком-то раю. После беседы с главврачом мне казалось, что начальник СИЗО – это вменяемый и интересный человек, с которым хоть есть о чем поговорить, – так же как и начальник ИВС. Потому что на все мои вопросы в психбольнице мне отвечали одно: «Вы не врач, я с вами не буду разговаривать». Я говорю, что у меня есть доверенность от гражданина, я спрашиваю: «Вы можете сказать, в связи с чем он здесь находится?» Мне отвечают: «Не имеем права разглашать данные о его здоровье». Я прошу дать мне возможность поговорить со своим доверителем, а мне отвечают: «Нет, не можем, это плохо скажется на состоянии его здоровья, он сейчас не в состоянии с вами разговаривать». И все. И судья тоже заявляет, что он не психиатр и что если врачи считают, что человека надо лечить против его согласия, значит, «будем его лечить».
О домашнем аресте
Я хочу затронуть еще один момент, о котором неоднократно говорили: сейчас очень широко, а особенно в отношении лиц, обвиняемых в совершении преступления с политической подоплекой, применяется такая мера пресечения, как домашний арест. Мы считаем, что в список мест, которые имеют право инспектировать члены ОНК, должны быть внесены квартиры, где находятся люди под домашним арестом – чтобы мы могли посещать на дому человека, подвергнутого домашнему аресту (но, конечно, это должно делаться с его согласия).
Это тоже важно, поскольку уже есть случаи, когда люди из-под домашнего ареста просились в тюрьму: такие условия им создали под домашним арестом. В тюрьме хотя бы есть телевизор и прогулки, адвокат приходит, тогда как под домашним арестом вообще ни с кем нельзя видеться, гулять нельзя, нельзя работать – а кто, простите, человека кормить будет? Хорошо, если у человека есть родственники, которые согласны его кормить. А если таковых нет?
Как раз сейчас
В очень тяжелом положении оказался гражданский активист Ильдар Дадин, который находится под домашним арестом по новой уголовной статье 212.1 за нарушение правил массовых мероприятий. Родственники ему сразу заявили, что они его кормить не будут. Передавать ему ничего тоже нельзя.
Более того, есть случаи, когда люди бежали из-под домашнего ареста, хотя понимали, что это дорога к смене меры пресечения – дорога в тюрьму.
Поэтому те условия, в которых находятся люди под домашним арестом, тоже нуждаются в проверке: их права бывают ущемлены больше, чем в условиях следственного изолятора. К сожалению, на сегодняшний день это именно так, хотя распространяется не на всех. Как видим, подруга бывшего министра Сердюкова под домашним арестом гуляла с собакой, а Сергей Удальцов не мог принять у себя дома близких людей, так же как и Дадин; власти делают различные условия домашнего ареста для разных арестованных.
Поводом для беседы с правозащитником стала законодательная инициатива, в соответствии с которой членам ОНК могут разрешить инспектировать закрытые психбольницы и конвойные помещения судов.
https://openrussia.org/post/view/2698/
