Левое социалистическое действие
социал-демократическая организация

Несколько дней промучившись, я поняла, что некролог написать не могу. Не потому, что этот жанр слишком официозен для такого человека, каким был Валентин. Просто невозможно писать некролог о совсем молодом человеке, смерть которого была героической, но непоправимо ранней. Не должны умирать такие молодые люди, они должны жить и радоваться ещё долгие и долгие годы. И, тем не менее, то, что возможно, постараюсь сформулировать.

Лично меня это очень злило. Имея отвратительную привычку давать новым знакомым краткую кличку для себя( например, Трибунуса я почему-то сразу назвала «европеец»), Валю я про себя сразу назвала «зануда». И была абсолютно неправа. Потому что серьёзность объяснялась совершенно иными причинами.

Да, он, конечно, был физик, кажется. закончил физтех, по крайней мере что-то солидное и академическое. Более того, Валя, как большинство молодых физиков, не достигших возраста мудрости, был убеждённым атеистом. И это приятно удивляло на фоне огромного количества псевдо-православных, выросших, как грибы, в постперестроечное время и лихо обменявших партбилет на серебряный крестик прямо у края крестильной купели. У нас в ЛевСД есть люди разных взглядов: есть атеисты, есть православные, есть иудей, есть агностики, есть буддисты. Но главное — нет лицемеров, по крайней мере, % их не велик. И Валя был искренним человеком, он не лгал. Причём совсем. Что тоже удивляло в стране, где некоторые врать начинают тогда же, когда  говорить, а иногда и раньше.
Потом он пришел к нам. Впервые Валя участвовал вместе с нами в акции у посольства Ирана. Это было 22 июня 2009 года. Акция проводилась вместе с движением «Мы» Романа Доброхотова, анархистами и кем-то ещё. Кстати, будучи членом ЛевСД, Валя позиционировал себя как анархист, такие у него были взгляды. Но в тот день он пришёл с нами. Это была какая-то очень яркая, радостная летняя акция. Было много русских девушек, одетых в мусульманские одеяния из солидарности. Крошечный сын Сергея Давидиса активно участвовал в пикете, махал ручками и что-то громко скандировал на своем младенческом праязыке. Потом к нам присоединился ещё и какой-то пёс-эрдельтерьер. Возникало такое впечатление, что весь мир и вся летняя   живность помогает нам и участвует. Так иногда бывает, как будто образуется некое позитивное поле,  и в него по ходу дела, как  в воронку, втягивается вся улица, весь город, весь мир. Валя участвовал во всем: он держал плакат, помогал нам с Людой поднимать  нашу тогда ещё самодельную растяжку, что-то скандировал, но был серьёзен — опять лицо, застёгнутое «на все пуговицы», даже угрюмое, пожалуй.
И опять это вызывало удивление, потому что всем было весело, стрёмно и в то же время радостно.
Но не ему.
Влившись в наши ряды,  Валя участвовал во всем, в чем успевал — и в согласованном и в не очень, причем наравне со всеми и в том, и в другом. А ведь ему это было куда сложнее, чем нам – жителям Москвы и Подмосковья, имеющим крепкую постоянную регистрацию. Он вечно был в подвесе.

Жизнь шла. Уж будучи нашим ЛевСДешником, он женился, у него появилась маленькая дочка, которую Валька, принципиальный атеист и миротворец, так и назвал — Мира. Ибо он всегда хотел мира и только мира, а не войны. И в этом тоже был оригинален на современном зверском и агрессивном  фоне.

И вот про свой город он говорил часто, как местный житель. То есть не о море, красотах и памятнике Дюку. О набережной и бульварах он тоже не говорил. Он говорил о коммуналках, нищете, безработице и отсутствии денег. Он говорил о безнадёге и о том, что из Одессы уехали почти все врачи и инженеры- кораблестроители, евреи и не евреи, а теперь уезжают и все остальные, потому что уже невозможно. Он говорил об этом спокойно, в приватной беседе, и это была правда.
Про Москву он тоже говорил. О том, как невозможно учителю физики снять мало-мальски приличное жильё. О том, как он жил прямо в школе и ранней осенью это было забавно, потом что сквозь крышу его «мансарды» видны были звёзды, а зимой было ну очень холодно. Иногда он жил на дебаркадере, лодочной станции, принадлежащей школе. На вопрос об условиях жизни там он отвечал ухмылкой, после которой уже не возникало желания задавать какие бы то ни было вопросы на эту тему. И при этом, в отличие от всем известной одиозной личности* , Валька не напрашивался жить, хоть иногда и ночевал, когда приглашали, не делая из этого проблему, никогда не ныл о том, как он ужасно живёт и какие с**и москвичи. Он вообще не мыслил этими категориями. Для него люди были братья. И не только люди.
Помню эпопею с дельфинарием, где морили голодом дельфинов. Все, конечно, переживали, собирали какие-то подписи, но Валя решительно настаивал на конструктивном решении проблемы. Он говорил, что нужно придти в дельфинарий, забрать дельфинов (!?), унести их в специальных ваннах (???) и накормить досыта. Это была такая отчаянная и прекрасная ахинея, и многие жутко испугались, что наш «одинокий герой» сядет за кражу чужого имущества (ведь звери для высокооплачиваемой быдлоты — это имущество и ничто другое) и дельфины тоже пропадут. Ситуация эта так или иначе разрешилась, Но Валя следил за ней пристально до победного конца.

Когда он уехал в Одессу, примерно в 2011 году, связь наша не прервалась. Он так же следил за сайтом и нашей жизнью, помогал, писал письма. Когда посадили по делу 6 мая Трибунуса – Колю Кавказского, Валя пытался приехать, чтобы сделать передачу. И таки один раз приезжал и что-то такое передавал.  Он и раньше сочувствовал людям, попавшим в подобные передряги, даже не слишком близким. Когда, в бытность Вали ещё в Москве, на 10 суток посадили Ярослава Никитенко, защитника Химкинского леса, это именно Валя отозвался на просьбу Ярослава передать ему какую-нибудь научную литературу по физике и что-нибудь из классики. И он передал томик Блока и какой-то учебник. А много ли у него было книг в его временном неуютном жилище?

Жизнь шла, мы были здесь, Валентин – в Одессе, а там зимой начался свой Майдан, начались революционные события, и он участвовал в них, помогал. И с восторгом писал об этом в письмах, восхищаясь всем: людьми, событиями, счастьем праведной борьбы. Смотрю в его ФБ: он ярко участвовал в жизни людей и страны до последнего дня, последней минуты. А какая она была — эта последняя минута? Говорят, что он спас двух людей, тонущих в море. Верю, вполне мог спасти и двух, и больше, если бы смог. Подумал ли он в тот момент о дочери? Думаю, что нет. Потому что думал о тех, кто тонет. Он всегда думал о тех, кому хуже всего. Мне, верующему человеку, жалко, что он атеист. А в то же время мне кажется, что в данном случае и для данного человека это не так уж важно. Во всяком случае, бессмертие в наших сердцах ему обеспечено. Так что жизнь продолжается.

Может быть, он  в новой инкарнации стал дельфином? Ведь они гораздо умнее и добрее нас? Или был дельфином среди людей, не осознавая этого. Поэтому был так серьёзен.