Левое социалистическое действие
социал-демократическая организация

Умерла Галина Михалёва — председательница Гендерной фракции партии «Яблоко». Она жила в Москве. Ей было 68 лет.

Очень многие члены ЛевСД были с ней лично знакомы и много общались. Одна из участниц ЛевСД была знакома с Галиной Михайловной невероятно долго — с конца восьмидесятых годов двадцатого века.

Галина Михайловна Михалёва занималась гендерной повесткой до того как это стало популярным. Поначалу коллеги-однопартийцы не понимали её идей, опережающих время. Но сейчас мы все чётко осознаём, что никакая демократическая политическая партия не может обойтись без гендерной повестки в своей программе.

Светлая Память. Галина Михайловна! Ваше дело будет продолжено: ЛевСД продолжает бороться за светлые идеалы равенства полов и свободы от гендерных стереотипов. Мы верим, что мужчины и женщины могут сами выбирать, какими они хотят быть, чем хотят заниматься и чего достигать.

Приводим слова наших товарищей, которые скорбят по Галине Михайловне:

Никита Аркин:
Только что узнал, что Галина Михайловна Михалева ушла из жизни. Мы далеко не всегда сходились с ней тактически. Но она очень много сделала для того, чтобы Яблоко продолжало оставаться леволиберальной, правозащитной партией, развивала гендерную фракцию. Когда я только вступил, кажется молодежное яблоко проводило несколько ее лекций. Мы с ней общались, когда я шел баллотироваться, честно сказал, почему вышел из партии в свое время. Ничего, пропустили, зарегистрировали)
Я не знал, что она сильно болела, мне как-то казалось, что она такой человек, очень полный энергии. Впрочем, так часто бывает. Очень жаль, конечно. После Яблокова и Бабушкина, третий такой, знаковый для формирования Партии человек. Зихрона левраха.

За штормами в Интернете находятся живые и страдающие люди, яркие судьбы, при этом сам Инет отделяет личности от их обликов в информационном поле: переживания от страданий свободы слова в лице Павла Дурова сменяются на страдания от переживаний о единстве российской оппозиции на примере Невзлина и (не)заказанных им фигур, а вскоре публике придётся уже напоминать, что, собственно, происходило — новые инфобури прогонят собой предшествовавшие.

Информационный образ на то и образ, чтобы отделяться от реальных действующих субъектов истории: сквозь фильтры восприятия доходит лишь линейная статичность, а сами, например, Дуров или Невзлин, — они живые, а значит, противоречивые, меняющиеся, не укладывающиеся в штампы «хорошизма» либо «плохизма», как, впрочем, и Певчих, и кто угодно.

Когда мы, сами неоднозначные, видим зеркальную нашей нелинейность других людей и событий, к нам приходит растерянность. Искомая упрощённая «героичность», как и что угодно в поле искомой монументальности, вдруг оказывается недостижимой при столкновении с реальной многофакторностью бытия, интересов, запутанностей. А информационные ветры несут уже новые образы и сомнения…

Власти, распробовав жизнь в условиях «чрезвычайного положения», с напором бронетанковой машины наступают на личные права жителей и жительниц России. Точечные удары по уязвимым группам – например, ограничения для мигрантов из «депортационного» реестра МВД – сопровождаются ковровыми бомбардировками всеохватных запретов. Например, на «пропаганду деструктивных идеологий». В этих условиях наиболее продуктивной тактикой для оказавшихся в «приграничье тоталитарного» кажется «забыться, умереть, уснуть» – ведь манифестировать своё отношение к происходящему даже с помощью привычных бытовых мелочей становится опасным, почти как зажигать электричество при бомбёжке.

Подобный ступор разрывает на части уже привыкших к регулярной и последовательной работе активистов. Власти вырывают из повседневной жизни важную часть их идентичности – самоопределения себя как легального, но всё же сопротивления. Общество требует лицемерия: ежедневного отказа от свободы быть собой во имя свободы ходить без конвоя. В результате отказ от борьбы ощущается пленом, где нет ничего своего – ни образа, ни действия, ни чувства. И всё же к каждому замку – даже тюремному – есть свой ключ.